Психопатология как средство уменьшения агрессии у человека

[John]

Такие вопросы есть у меня. Вот отрывок из книги "Антропология насилия и культура самоорганизации: Очерки по эволюционно-исторической психологии" Акоп Назаретян. Хотелось бы узнать, можем ли мы извлечь из этого текста какие-то полезные идеи чтобы уменьшить агрессивность?
Какую еще современную научную литературу можно почитать на эту тему? У меня есть ощущение что проблема агрессивности еще не решена, некоторые авторы пишут что агрессивность может зависеть от индивидуальных особенностей миндалевидного тела, от размера лимбической системы. Существуют ли такие авторы, психологи, которые пишут о важности внеинстинктивных примеров поведения человека, основанных на большей пластичности психики, даже на легких отклонениях, на невротизации, фобиях и т.д?

Цитата:
"Так мы приближаемся к начальному акту будущей исторической драмы. Австралопитеки, обделенные естественным вооружением, не унаследовали поэтому и прочных инстинктивных тормозов внутривидовой агрессии. К тому же, как мы знаем (см. §§ 1.3, 1.4), развитие интеллекта, обеспеченное беспрецедентной пластичностью мозга, разрушало и те генетические программы, которые имелись. В сочетании со столь зыбкой инстинктивной базой смертоносное искусственное оружие поставило Homo habilis на грань самоистребления. Природный этологический баланс, предохраняющий диких животных от подобного исхода, был нарушен радикально и навсегда.
Естественный отбор просто обязан был выбраковать эту природную аномалию, вид-химеру с оружием, приличествующим сильному хищнику, и психологией биологически слабого существа. Насколько можно судить по косвенным археологическим свидетельствам, большинство популяций не справились с экзистенциальным кризисом антропогенеза, и «на полосу, разделяющую животное и человека, много раз вступали, но далеко не всегда ее пересекали» [Клике 1985. с.32].
В популяционной генетике это хорошо известно как феномен бутылочного горлышка: потомство небольшой группы особей, обладающих какими-либо ситуативными преимуществами, надолго переживает всех прочих представителей вида. В эволюции гоминид такой феномен повторялся многократно, последовательно отсекая подавляющее большинство подвидов, родов и генетических линий. Обсуждая пока начальную стадию антропогенеза, поставим вопрос, которого невозможно избежать: что же позволило небольшой группе хабилисов (возможно, одному-единственному стаду) пережить и преодолеть экзистенциальный кризис?
Коль скоро в новых противоестественных обстоятельствах программы поведения, унаследованные от животных предков, обрекали «голубей с ястребиными клювами» на самоистребление, последние могли выжить только благодаря тому, что выработали надприродный механизм торможения агрессии, соразмерный убойным возможностям искусственного оружия. Для этого был необходим кардинальный сдвиг в мировосприятии, возможность которого обеспечивала все та же пластичность психоневрологического аппарата - отклонение от здоровой животной психики в сторону невротических состояний и страхов. Поэтому предварительный ответ на поставленный выше вопрос звучит парадоксально: фактором, предохранившим Homo habilis от самоистребления, стала психопатология.
О долгосрочных клинических отклонениях в психоневрологической системе гоминид неоднократно писали нейрофизиологи, палеопсихологи и культурологи. Академик С.Н. Давиденков [1947] первым указал на нарушение генетически закрепленных форм поведения - инстинктов - в ранней стадии антропогенеза, обнаружившееся выраженными фобиями, истериями и «экспансией инертных психастеников... в человеческой предыстории» (с. 151). Американский историк культуры Дж. Пфайфер [Pfeiffer 1982] характеризовал своеобразие психики первобытного человека как «сумеречное состояние сознания», отводя ему важную роль в эволюционном процессе. Известный врач-психотерапевт Л.П. Гримак [2001] также указывает на эволюционную роль «первичного гипноза» как состояния, характерного для сознания раннего человека. По мнению В.М. Розина [1999], для формирования знаковой коммуникации требовалось «своеобразное помешательство животного»: поскольку образ конструируется семантически, в объективно опасной ситуации гоминид способен действовать так, как будто опасности нет, но и в объективно безобидной ситуации усматривает мифические опасности.
При этом каждый специалист опирается на эмпирический материал своей научной дисциплины. Но все единодушны в том, что без патологической лабилизации нервной системы и психики гоминид было бы невозможно превращение знака в основное орудие внешнего и внутреннего управления, становление семантической модели мира и культурной коммуникации. Безусловно соглашаясь с этими выводами, мы, однако, не можем считать их причинным объяснением того, почему селективное преимущество получили особи с отклоняющейся психикой. Телеологическое же объяснение этого парадоксального факта (в духе: анатомия человека есть ключ к анатомии обезьяны) удовлетворить не может: правдоподобная версия должна быть ориентирована не на конечную цель, а на актуальную задачу. На наш взгляд, главной задачей было восстановление нарушенного баланса между орудиями агрессии и механизмами сдерживания, и только та популяция, которой удалось ее решить, получала шанс на продолжение рода. Наконец, психопатологический сдвиг был едва ли не единственным средством формирования внеинстинктивных механизмов ограничения агрессии.
В §1.3 мы отмечали выраженную способность высших млекопитающих к абстрагированию от предметного поля, которая достигает, вероятно, естественного предела у человекообразных обезьян. Дальнейшее развитие этой способности (предпосылки интеллекта) было бы самоубийственным: в дикой природе «мечтательная косуля», «задумчивый лев» или «рефлектирующий шимпанзе» долго не проживут. Генные мутации в сторону еще большей пластичности нейропсихических процессов по большей части отсеивалась естественным отбором. Вместе с тем известно, что «слабовредные мутации, не очень сильно сказывающиеся на жизнеспособности, могут сохраняться на протяжении многих поколений» [Боринская, Янковский 2006, с.11].
По всей вероятности, мутации, повышающие пластичность психики у австралопитеков, относились к числу «слабовредных» и некоторое время могли накапливаться в качестве избыточного разнообразия. В противоестественных же обстоятельствах этологического дисбаланса как раз эта патология оказалась спасительной. Она породила зачатки воображения, а с ним и зачатки анимистического мышления, выражающегося склонностью приписывать мертвому свойства живого. В свою очередь, болезненное воображение Homo habilis создало предпосылку для иррациональных страхов (фобий), которые послужили своеобразным фактором самоорганизации1.
Сопоставление эмпирических данных археологии и этнографии позволяет предположить, что решающую роль при восстановлении механизмов самоорганизации сыграла некрофобия - боязнь мертвецов. Именно этот иррациональный (т.е. не вызванный прямой физической угрозой) страх стал первым искусственным блокиратором внутривидовой агрессии. Те популяции хабилисов, в которых преобладали особи со здоровой животной психикой, вымерли из-за высокой доли смертоносных конфликтов. Но там, где разгулявшееся воображение приписывало убитому сородичу способность мстить обидчику (враждебные действия мертвого непредсказуемы и потому еще более опасны), конфликты с оружием в руках не так легко доходили до логической развязки - и популяция оказывалась жизнеспособной.
Таким образом, невроз, превратившись в норму, компенсировал недостающий инстинкт. Страх перед мертвыми не только ограничивал агрессию, но также стимулировал биологически нецелесообразную заботу коллектива о раненых, больных и недееспособных сородичах. И стал тем зерном, из которого выросло разветвленное древо духовной культуры.
Имеются многообразные эмпирические свидетельства того, что грозный архетип восставшего покойника уходит корнями в самую глубокую древность и что страх перед мстительным мертвецом значительно старше всех прочих фобий, связанных с собственной будущей смертью, с инцестом и т.д.2 И древнее, чем сам биологический вид неоантропов. К сожалению, имеющиеся факты фрагментарны и подчас противоречивы, а потому в ряде случаев приходится гипотетически домысливать связи между ними. О том, насколько наши догадки достоверны, позволят судить дальнейшие археологические и антропологические исследования. Но уместно заметить, что в специальной литературе не обнаружено ни одной разработанной концепции, которая бы предлагала альтернативное объяснение механизмов, позволивших ранним гоминидам выжить, компенсировав нарушенный этологический баланс".

[Alexeyy]

Ничего не понял на счёт того, откуда идея о "сумрачности" психики ранних людей.

Сопоставление эмпирических данных археологии и этнографии позволяет предположить, что решающую роль при восстановлении механизмов самоорганизации сыграла некрофобия - боязнь мертвецов. Именно этот иррациональный (т.е. не вызванный прямой физической угрозой) страх стал первым искусственным блокиратором внутривидовой агрессии.

Есть мнение - основан на прямой физической угрозе: умирают, в основном, ослабленные, а без сильных лекарств легко прицепляются инфекции. Если так, то покойник раньше был, как правило, заразен - прямая физическая угроза инфекции. В этнографии даже есть табу, связанные с покойником на счёт запрета дотрагивания (уменьшает вероятность распространения инфекций).

Но уместно заметить, что в специальной литературе не обнаружено ни одной разработанной концепции, которая бы предлагала альтернативное объяснение механизмов, позволивших ранним гоминидам выжить, компенсировав нарушенный этологический баланс".

По-моему, ещё секс может играть такую роль (как естественный наркотик, снижающий напряжение/агрессию). В специальной литературе об этом, (применительно к уменьшении агрессии в процессе эволюции человека) действительно, вроде нет речи.  Но наличие такого механизм у бонобо - хорошо известно. В их ареале, в силу климато-географической особенности в прошлом вымерли гориллы. В результате чего бонобо обрели возможность питаться кореньями и др. Т.е. не только фруктами.  В результате  у них доступность пища в зависимости от сезона стала много менее выраженной (наличие корений и т.п. от сезона особо не зависит, в противоположность фруктам). В результате потребность в сезонной агрессии из-за конкуренции за пищу - уменьшилась. И они её стали самым буйным образом подавлять сексом.   

[Alexeyy]

В популяционной генетике это хорошо известно как феномен бутылочного горлышка: потомство небольшой группы особей, обладающих какими-либо ситуативными преимуществами, надолго переживает всех прочих представителей вида. В эволюции гоминид такой феномен повторялся многократно, последовательно отсекая подавляющее большинство подвидов, родов и генетических линий.

Вообще-то бутылочное горлышко - это вовсе не когда "потомство небольшой группы особей, обладающих какими-либо ситуативными преимуществами, надолго переживает всех прочих представителей вида." А когда большинство вымирает, а выживает лишь небольшая группа, потом замещающая вымерших.
  Применительно к людям про бутылочные горлышки стали интенсивно говорит в связи с анализом ДНК. Но в этом случае правильнее было бы брать в кавычки: это там совсем не значит вымирание других, кроме относительно небольшой группы.

[василий андреевич]

Хотелось бы узнать, можем ли мы извлечь из этого текста какие-то полезные идеи чтобы уменьшить агрессивность?

На мой взгляд, очень даже можем.
  Выделю, как ключевое

невроз, превратившись в норму, компенсировал недостающий инстинкт

Вот только термин "невроз" должен быть декодирован по особому, не в форме острого патологического расстройства, а как хроника независимости психики от генома. Иначе это звучит, как послеродовые обретения тех инстинктивных навыков, которые не завершены на стадии плода. Именно отсюда будут "расти уши" о особой роли культуры в становлении антропов, которые всё более отделяются от природных ниш, замыкаясь на ниши социальные.
  Неспособность выжить одиноким существом, ущербным без своего, зачастую, психо-антагонистического брата имеет тот "недостаток", что братухи из чужого племени-стада, становятся теми избыточными психо-неразличимыми, от которых надо защищаться, а то и рассматривать, как объект охоты.
  Отсюда и множество "бутылочных горлышек" в смысле искусственно-культурологической изоляции, при том, что популяция становилась более похожа на ареал из малых стай с психологическими барьерами к скрещиванию с иноплеменниками.