Интересные новости и комментарии

Автор Дж. Тайсаев, января 15, 2009, 02:31:37

« назад - далее »

ArefievPV

Редких белых жирафов засняли в Кении
https://www.popmech.ru/science/news-387842-dvuh-belyh-zhirafov-zasnyali-v-kenii/

Двух жирафов с необычным окрасом обнаружили рейнджеры Hirola Conservation Program в заповеднике на северо-западе Кении.

Их белый окрас (у самки — совершенно белый; у детеныша — белый с едва заметными пятнами) связан с лейкизмом — мутацией, вызывающей частичную потерю пигментации наружного покрова (кожи, шерсти) у животных. Отличие лейкизма от альбинизма заключается в том, что последний может влиять и на цвет глаз: животные с лейкизмом могут иметь темные глаза, в то время как особи-альбиносы чаще всего имеют глаза розового цвета.

Жирафы с белым окрасом были найдены в природоохранной зоне, где Hirola Conservation Program ведет наблюдения за самым редким видом африканских антилоп — хиролами.

Белые жирафы встречались и ранее. В 2016 году был найден детеныш жирафа с подобным окрасом в заповеднике в Танзании.

Видео:
https://www.youtube.com/watch?v=XrvWK_sjeX4

ArefievPV

Безмозглые медузы умеют спать
https://www.nkj.ru/news/32195/
Как и все мы, медузы спят по ночам – несмотря на то, что нервная система у них устроена очень и очень просто.


Медуза из рода кассиопей. (Фото: prilfish / Flickr.com.)

Нам кажется очевидным, что для сна нужна сложноустроенная нервная система с мозгом. Но, как оказалось, даже медузы, у которых нервная система довольно простая и никакого мозга нет, тоже могут спать. Обнаружили это исследователи из Калифорнийского технологического института, наблюдавшие за медузами рода Cassiopea.

Кассиопеи проводят время на дне, лежа на своем куполе щупальцами вверх и периодически сокращая купол и волнообразно двигая щупальцами – со стороны это напоминает какие-то живые инопланетные цветы (как они выглядят, можно посмотреть здесь). Ввиду такого образа жизни за ними очень удобно наблюдать.

Записав на видео медуз, лежащих на дне аквариума, авторы работы попытались выяснить, меняется ли их активность в течение суток. Выяснилось, что днем купол кассиопей пульсирует в среднем с частотой один раз в секунду, но ночью пульсация становится заметно реже; более того, в ночное время у медуз появляются достаточно большие, по 10–15 секунд, периоды полного покоя.

Но можно ли назвать это сном? Может быть, это что-то вроде регулярного паралича? Однако, как говорится в статье в Current Biology, если в аквариуме появлялась еда, кассиопеи как будто просыпались – они начинали пульсировать и шевелить щупальцами в дневном режиме. Кроме того, когда медуз беспокоили ночью, они дольше приходили в себя, подобно человеку, которого разбудили в неурочное время.

Происходило все так: медузы лежали на специальной подложке, которую внезапно опускали вниз, так что так что кассиопеи повисали в воде. Медузам нужно было сориентироваться, выбрать правильное направление, доплыть до дна и снова на него улечься. Ночью на то, чтобы сообразить, что делать, у медуз уходило в три раза больше времени, чем днем; а если ночью эксперимент повторяли два раза подряд, то второй раз скорость реакции у медуз была такой же как днем – как если бы они еще не успели заснуть.

Наконец, когда медузам ночь напролет не давали покоя, теребя их струями воды, то днем они были на 17% менее активны, чем обычно – возникало ощущение, что кассиопеи не выспались.

Ранее уже было известно, что многие медузы по ночам более расслабленны, чем днем, однако до сих пор никто не проверял, что будет, если медузам не давать спать и как они переходят из одного состояния в другое, если их побеспокоить. По всему выходит, что они действительно могут спать – несмотря на то, что их нервная система представляет собой всего лишь децентрализованную сеть нервных клеток.

С другой стороны, мы знаем сейчас, что сон нужен не только мозгу, но и всему телу, и что сам по себе сон подчиняется биологическим часам, которые возникли у живых организмов чрезвычайно давно, еще до появления какого-либо мозга. Здесь, конечно, было бы интересно узнать, какой именно механизм погружает медуз в сон, но, как бы то ни было, благодаря медузам мы знаем, что животные научились спать очень давно, просто со временем, по мере усложнения нервной системы, управление сном перешло к специализированным нервным центрам.

P.S. Ключевая фраза:
ЦитироватьНо можно ли назвать это сном?

ArefievPV

Число мутаций у детей зависит от возраста обоих родителей
http://elementy.ru/novosti_nauki/433114/Chislo_mutatsiy_u_detey_zavisit_ot_vozrasta_oboikh_roditeley
Исландские генетики провели беспрецедентное по масштабу исследование мутагенеза у современных людей, проанализировав полные геномы 1548 «троек», включающих пару родителей и их потомка. Оказалось, что каждый новорожденный получает в среднем 70 новых мутаций, которых не было у родителей, из которых 80% приносит сперматозоид, и только 20% — яйцеклетка. Подтвердился быстрый рост числа новых мутаций с возрастом отца: каждый год жизни отца прибавляет его потомству в среднем 1,5 мутаций. Возраст матери тоже влияет на число мутаций у потомства, но не так сильно: каждый год жизни матери «обходится» потомству в 0,37 дополнительных мутаций.

Распределение «материнских» мутаций по геному оказалось неравномерным: в нескольких участках частота их возникновения резко повышена. По-видимому, это связано с тем, что в этих участках чаще всего рвутся хромосомы в стареющих ооцитах. Похожий паттерн распределения материнских мутаций характерен для шимпанзе и горилл, но не для орангутанов. По-видимому, мы унаследовали этот паттерн от ранних представителей больших африканских человекообразных обезьян.

Ромашишка1971

Обнаружены вероятные следы жизни возрастом 3,95 миллиарда лет!

   Сколько можно!    ;)
Уже и геологической истории почти не осталось, а они всё находят и находят...    :)
Скорее бы уже нашли инопланетян каких-нибудь с набором летающих тарелок на шесть персон....    ;D

ArefievPV

Почему вирус гриппа так сильно меняется
https://www.nkj.ru/news/32218/
Своей фантастической изменчивостью вирус гриппа обязан клеточной машине, которая следит за правильной пространственной укладкой белковых молекул.

Как известно, к гриппу надо прививаться каждый год – потому что каждый год к нам приходит какая-то новая его разновидность. Вакцины натаскивают нашу иммунную систему против каких-то молекулярных признаков вируса, чтобы, когда сам вирус попадет в организм, иммунитет быстро его узнал.

Большинство вакцин учат иммунную систему «видеть» гемагглютинин – особый вирусный белок, с помощью которого вирус взаимодействует с клеткой. Но именно гемагглютинин довольно сильно меняется: в гене, который его кодирует, постоянно случаются какие-то мутации, так что белок, хотя и продолжает выполнять свою функцию, каждый год выглядит как-то по-новому, и иммунитет приходится заново обучать.

Самому вирусу такая изменчивость тоже доставляет некоторые проблемы. Белок – вовсе не ровная нитка сцепленных друг с другом аминокислот, это довольно запутанный клубок, в котором аминокислоты взаимодействуют друг с другом, притягиваясь и отталкиваясь; и если взять какой-нибудь водорастворимый фермент, он будет похож, скорее, на очень бугристую картофелину. И функция белка как раз зависит от его пространственной формы: его аминокислоты должны так провзаимодействовать друг с другом, чтобы его форма позволяла связываться с рецепторами, расщеплять какие-то молекулы или, наоборот, соединять их и т. д.

В случае мутаций часто страдает именно пространственная укладка белковой молекулы, так что работать белок уже не может. То же самое касается и гриппозного гемагглютинина: постоянные изменения в гемагглютинине могут привести к тому, что он превратится в мусор.

Но в любой клетке есть особые белки, которые помогают другим белкам поддерживать форму – в прямом смысле. Эти белки называются шапероны, и они нужны как раз для того, чтобы белковая молекула, у которой не получается приобрести правильную пространственную конформацию, все-таки свернулась правильно. Шапероны очень кстати оказываются, например, при тепловом стрессе, когда белки теряют пространственную укладку из-за неподобающих условий среды.

Известно, что вирусные белки взаимодействуют с клеточными шаперонами, так что само собой напрашивается предположение, что именно шапероны помогают вирусам решить проблемы с белками, возникающие из-за сильной изменчивости. Исследователи из Массачусетского технологического института поставили эксперименты с двумя типами клеток: в одних была сильно понижена активность одного из главных белков-шаперонов, в других, наоборот, шаперонов было больше, чем обычно, и работали они в клетке активней, чем обычно. Те и другие клетки заражали вирусом гриппа и ждали, когда у вирусе сменится 200 поколений (учитывая огромную скорость размножения вирусов, ждать пришлось недолго).

Действительно, оказалось, что в клетках, где шапероны были особенно активны, вирус менялся быстрее, чем в обычных клетках, и уж точно быстрее, чем в клетках с выключенным главным шапероном. Иными словами, когда в клетке много белков, которые следят за пространственной укладкой других белков, вирус может позволить себе быть изменчивым. Больше всего, как говорится в статье в eLife, у гриппа мутировали уже много раз упомянутый гемагглютинин, с помощью которого он взаимодействует с клетками, и фермент, который занимается копированием вирусного генома. Как было сказано выше, шапероны включаются в момент теплового стресса – и, очевидно, вирус со своими изменчивыми белками должен особенно хорошо себя чувствовать, когда клетке приходится терпеть температуру выше обычной.

Не исключено, что и другие вирусы, не только вирус гриппа, используют шаперонную машину в тех же целях, но тут без дополнительных исследований сказать что-либо трудно. Что до гриппа, то если мы сумеем как-то отвадить его от клеточных шаперонов, то это позволить затормозить его стремительную эволюцию, и нам не придется каждый год подбирать новую вакцину для очередной его разновидности.

ArefievPV

У гигантской бактерии Achromatium oxaliferum каждая клетка содержит много разных геномов
http://elementy.ru/novosti_nauki/433118/U_gigantskoy_bakterii_Achromatium_oxaliferum_kazhdaya_kletka_soderzhit_mnogo_raznykh_genomov

Попытки отсеквенировать геном гигантской серной бактерии Achromatium oxaliferum дали парадоксальный результат: оказалось, что каждая бактериальная клетка содержит не один, а множество различающихся геномов. Уровень внутриклеточного генетического разнообразия A. oxaliferum сопоставим с разнообразием многовидового бактериального сообщества. По-видимому, различающиеся хромосомы размножаются в разных участках цитоплазмы, подразделенной крупными кальцитовыми включениями на множество слабо сообщающихся отсеков (компартментов). Важную роль в поддержании внутреннего генетического разнообразия играют многочисленные мобильные генетические элементы, способствующие переносу генов с хромосомы на хромосому. Авторы открытия предполагают, что естественный отбор у этого уникального организма идет не столько на уровне клеток, сколько на уровне отдельных компартментов внутри одной гигантской клетки.

ArefievPV

Как глаз отличает сильный свет от слабого
https://www.nkj.ru/news/32285/
Отличить сумерки от полудня нам помогают специальные клетки сетчатки, настроенные на разные уровни освещенности.

Мы легко чувствуем даже самую незначительную разницу в освещенности, и помогают нам в этом особые клетки сетчатки. Это не палочки и не колбочки (они все-таки настроены на конкретные формы объектов), это клетки, располагающиеся в ганглионарном слое сетчатки и реагирующие на определенное количество света вообще, вне зависимости от того, куда мы смотрим и что видим.

Раньше считалось, что ганглионарные клетки не способны реагировать на свет, что они только принимают сигналы от палочек и колбочек и передают их дальше по зрительному нервному пути. Но потом среди них нашли группу светочувствительных клеток, которые назвали ipRGC (intrinsically photosensitive retinal ganglion cells, то есть истинные светочувствительные ганглионарные клетки), которые могут сами, с помощью собственного фоточувствительного белка, реагировать на световые волны.

Про клетки ipRGC известно, что они тесно связаны с зонами мозга, которые управляют сном и биологическими часами. Логично было бы потому предположить, что эти клетки чувствительны к уровню освещенности. Действительно, в статье в Cell исследователи из Гарварда пишут, что среди светочувствительных ганглионарных клеток есть группа под названием M1 – именно благодаря им мы отличаем сильный свет от слабого.

Но работают М1-клетки совсем не так, как поначалу предполагали авторы работы. Опять же, естественно было бы предположить, что клетки по мере усиления освещенности просто генерируют больше сигналов, ведь свет – это стимул, раздражитель, а чем больше стимула, тем сильнее клетка «раздражается». Мозгу остается только высчитать освещенность, исходя из суммарной силы сигнала от М1-клеток.

На деле же оказалось, что разные М1-клетки настроены на разное количество света: есть такие, которые особенно активны на большом свету, а есть и такие, которые активней всего работают в сумерках, а при повышении освещенности они, наоборот, успокаиваются. То есть мозг, когда вычисляет освещенность, оценивает не просто силу сигнала – он также оценивает, кто именно ему этот сигнал прислал. По соотношению разных клеток зрительный отдел мозга может сделать вывод, светло ли вокруг, или не очень светло, ранний вечер или не очень ранний и т. д.

Такое распределение обязанностей более выгодно: генерирование импульсов требует от нейронов определенных затрат, и если бы они все работали одинаково, дружно повышая активность при усилении света, они поглощали бы огромное количество энергии. При разделении обязанностей, когда разные группы отвечают за свой диапазон стимула, того же самого результата можно добиться с меньшими расходами.

Пока что не очень понятно, много ли таких М1-клеток есть в сетчатке и как они в ней распределены, есть ли у них какие-нибудь клетки-помощники, и как мозг именно обрабатывает сигналы от них, но на все эти вопросы, надо думать, ответят дальнейшие эксперименты.

ArefievPV

Мозг креветки оказался сложнее, чем считалось
http://neuronovosti.ru/krivedgo/

Мозг креветки-богомола оказался более развит, чем предполагали учёные. Изучая его, исследователи надеются сделать вывод о том, насколько высокоорганизованным был мозг самых древних организмов, от которых и произошли членистоногие.

ЦитироватьИсследователи Ник Штраусфельд (Nick Strausfeld) из Университета Аризоны и Гариэла Вольф (Gabriella Wolff), исследовав мозг креветки-богомола, обнаружили в нём грибовидное тело – структуру, не свойственную ракообразным. По крайней мере так считалось до этого момента. Результаты находки опубликованы в журнале eLife.

Грибовидное тело отвечает за процессы запоминания и обучения, то есть этот отдел мозга помогает ориентироваться на местности и учитывать ранее полученный опыт, например, в ходе охоты. Удивительно, что его наличие, характерное для большинства насекомых (например, обычный таракан обладает хорошей пространственной ориентацией и способностью запоминать, что для него опасно), не выявлялось в таксоне ракообразных, от которых, согласно гипотезам, насекомые и произошли.

Также по бытующей гипотезе ракообразные и насекомые произошли от одного обитающего на дне океана предка примерно 550 млн. лет назад, который, по всей видимости, грибовидным телом обладал. Хотя разные мнения ставят этот факт под вопрос. Согласно одному из них, грибовидное тело – это результат эволюции, в ходе которой насекомые и некоторые ротоногие (с лат. Stomatopoda) примерно одновременно обзавелись этим участком мозга. Согласно другой позиции, этим участком мозга обладал тот загадочный предок, сведения о котором остались лишь в летописи окаменелостей. Предполагается, что от него расходились линии потомственных видов, которые, в свою очередь, подразделялись на подвиды, и некоторым из которых грибовидное тело передавалось.

«Хоть это и не самый вероятный сценарий, но мы не можем исключать и комбинированный вариант, потому что сложные структуры могут развиваться и утрачиваться по нескольку раз, — говорит Вольф, — но я склоняюсь к версии, что эти структуры все-таки существовали у последнего общего предка членистоногих, а виды, у которых их нет, вторично их потеряли».

Креветки-богомолы – это отличные хищники, которые в ходе поисков пищи преодолевают значительные расстояния, что требует от них способности запоминать окружающую их местность. Скорее всего, именно поэтому грибовидное тело у них либо не утратилось, либо приобрелось в результате эволюции. Некоторые признаки наличия грибовидного тела учёные обнаружили и у близких родственников креветок богомола: чистых креветок, пистолетных креветок и земляных крабов-отшельников.

Чтобы найти следы этой части мозга, Вольф и Штраусфельд исследовали под микроскопом очень тонкие участки мозговой ткани членистоногого. Для того, чтобы обнаружить играющие важную роль в процессах обучения и памяти белки, учёные использовали флуоресцирующие антитела, которые «засветили» наличие следов грибовидного тела. В качестве образца использовали фрагмент мозга мухи дрозофилы. По словам Штраусфельда, дольки грибовидного тела сияли очень интенсивно. Благодаря этому получилось отследить точное местоположение этих белков, поскольку они описывают анатомическую архитектуру нервной системы.
В конечном итоге авторы исследования хотят ответить на вопрос: «Каким был самый древний мозг?»

У них есть основания полагать, он представлял собой не просто одно из окончаний (узел) нервной системы организма, но гораздо более сложную структуру, позволяющую своему обладателю более-менее осознанно принимать решения о том, что делать, в каком направлении передвигаться и как обрабатывать информацию, полученную от органов чувств.

ArefievPV

Гены, работающие на самых консервативных стадиях онтогенеза, оказались самыми многофункциональными
http://elementy.ru/novosti_nauki/433124/Geny_rabotayushchie_na_samykh_konservativnykh_stadiyakh_ontogeneza_okazalis_samymi_mnogofunktsionalnymi


Рис. 1. Модель «песочных часов развития». Согласно этой модели, средние этапы эмбрионального развития, когда происходит закладка основных органов (органогенез), являются самыми консервативными (устойчивыми, не склонными к эволюционным изменениям). Этот период называют «филотипической стадией», потому что в это время формируется план строения, характерный для данного типа животных. Более ранние и поздние этапы развития характеризуются повышенной эволюционной пластичностью по сравнению с филотипической стадией (A). Одно из возможных объяснений «песочных часов» состоит в том, что регуляторные генные сети, работающие на филотипической стадии, характеризуются наибольшей «переплетенностью» и взаимозависимостью, что ограничивает их способность к эволюционным изменениям. На ранних стадиях регуляторные сети очень простые, на поздних — более модульные и независимые друг от друга, что позволяет им легко меняться в ходе эволюции (B). Справа показаны эмбрионы некоторых позвоночных (мышь, рыбка данио-рерио, курица, шпорцевая лягушка, черепаха) на филотипической стадии (стадии фарингулы, см. Pharyngula) (C). Изображение из статьи N. Irie, S. Kuratani, 2014. The developmental hourglass model: a predictor of the basic body plan?

Модель «песочных часов» предполагает, что средние стадии эмбрионального развития, когда закладывается характерный для данного типа животных план строения, обладают повышенной эволюционной консервативностью по сравнению с ранними и поздними стадиями. Сравнение экспрессии генов на разных этапах развития у восьми видов, представляющих разные эволюционные ветви хордовых, подтвердило приложимость модели «песочных часов» к подтипу позвоночных и, в несколько меньшей степени, ко всему типу хордовых. Кроме того, выяснилось, что гены, работающие на средних стадиях развития, отличаются повышенной многофункциональностью: многие из них выполняют разнообразные функции на разных стадиях развития и в разных частях организма. Это может быть одной из причин консервативности средних стадий эмбрионального развития.

ArefievPV

Насекомое, у которого растворяются ядра нейронов
http://neuronovosti.ru/microinsect/

Сотрудник биологического факультета МГУ имени М.В.Ломоносова изучил наружное и внутреннее строение одного из самых маленьких насекомых в мире — наездника-яйцееда Megaphragma. Результаты работы были опубликованы в журнале PLOS ONE. У насекомого оказалась очень необычная нервная система.

Наездник-яйцеед Megaphragma из семейства Trichogrammatidae — это паразитическое насекомое размером всего 200 микрометров. Ученый впервые исследовал его строение и провел анализ структурных особенностей, связанных с миниатюризацией.

«Несмотря на предельно малые размеры тела, эти насекомые сохраняют сложность организации. Строение многих систем органов Megaphragma практически не отличается от строения крупных представителей родственных групп насекомых. К этим системам относятся скелет, мускулатура, пищеварительная, выделительная и половая системы. Особенно интересна мускулатура, так как у этих насекомых сохраняются сотни мышц, характерных для крупных насекомых», — рассказал автор статьи Алексей Полилов, заведующий кафедрой энтомологии биологического факультета МГУ.

Другие системы органов, напротив, демонстрируют значительные уникальные перестройки, связанные с уменьшением размеров тела. У Megaphragma отсутствует сердце и почти вся гемолимфа — вещество, выполняющее те же функции, что кровь и лимфа у животных с замкнутой системой кровообращения, — вытеснена жировым телом, поэтому основной транспорт питательных веществ осуществляется за счет их впитывания в ткани (диффузии).

«Еще более интересные изменения происходят в нервной системе. После формирования центральной нервной системы на куколочной стадии происходит массовое растворение тел и ядер нейронов, в результате которого у имаго — взрослых насекомых — большинство нейронов становятся безъядерными и представленными только отростками, а ядра остаются только в примерно 5% нейронов», — прокомментировал ученый.

В работе автор использовал как классические методики морфологических исследований, так и современные методы электронной микроскопии, матричной томографии и трехмерного компьютерного моделирования.

Исследование миниатюризации животных становится все более и более актуальным направлением биологии, особенно в XXI веке, когда производители техники и электроники стремятся к миниатюризации техники и электроники. Исследователь надеется, что открытые им закономерности миниатюризации насекомых будут востребованы в микроробототехнике.

«Описанное уникальное явление безъядерных нейронов ставит много вопросов о фундаментальных принципах работы нервной системы животных, поэтому необходимо разностороннее изучение этого объекта. Мы планируем провести этологические эксперименты для определения возможностей к обучению и формированию памяти у насекомых с безъядерными нейронами, изучить развитие их нервной системы, изучить другие виды рода Megaphragma и близкие рода», — заключил ученый.

ArefievPV

Прочная кутикула жуков-долгоносиков развивается при участии симбиотической бактерии
http://elementy.ru/novosti_nauki/433126/Prochnaya_kutikula_zhukov_dolgonosikov_razvivaetsya_pri_uchastii_simbioticheskoy_bakterii

Японские биологи изучили симбионтов жуков-долгоносиков — бактерий нардонелл. Как оказалось, эти древние симбионты утратили практически все гены, кроме тех, которые нужны для воспроизведения клеток и синтеза аминокислоты тирозина. Именно производство этого вещества, необходимого для нормального развития кутикулы, является их основной функцией в организме жуков. В отсутствие достаточного количества бактерий жуки рождаются с недоразвитыми надкрыльями. Возможно, именно этот симбиоз позволил жукам-долгоносикам развить очень прочную кутикулу — что, в свою очередь, могло способствовать их эволюционному успеху.
.....
ЦитироватьМногие из этих симбионтов не способны существовать самостоятельно и значительно упростили свои геномы за десятки и сотни миллионов лет жизни в хозяевах. По-видимому, это «переходные звенья» от свободноживущих организмов к органеллам, происходящим от симбионтов, — таким, как митохондрии и хлоропласты.
.....
ЦитироватьТаким образом, нардонеллы представляют собой высокоспециализированные самовоспроизводящиеся «машины» для синтеза тирозина
.....
ЦитироватьЗа более чем 100 миллионов лет совместной жизни нардонеллы утратили способность к самостоятельному существованию: они даже не заражают новых особей, переходя вертикально, от матери к потомкам (это подтверждается и строгим совпадением филогенетических деревьев долгоносиков и нардонелл — расхождение линий у одних совпадает с расхождением линий у других). Однако такое сверхупрощение приводит к тому, что нардонеллы относительно часто могут утрачиваться: известно много групп долгоносиков, лишенных этих бактерий.
.....
ЦитироватьБактерии Nardonella и жуки-долгоносики являют собой еще один пример того, насколько тесным может быть симбиоз, в котором один из организмов фактически утрачивает самостоятельность. Однако зависимость оказывается взаимной: как нардонеллы не выживают вне организма жука, так и жуки без бактерий не могут завершить свое индивидуальное развитие. Конечно, жуки всё же более самостоятельны — об этом свидетельствуют случаи утраты или замещения симбионтов. Но вряд ли они когда-либо совсем избавятся от них. Скорее, можно ожидать, что через долгое время нардонеллы утратят даже способность к самостоятельному размножению и превратятся в особые органеллы.

Micr

Новость от 2010 года.

Суши меняют микрофлору кишечника

http://www.bbc.com/russian/science/2010/04/100408_sushi_gene.shtml

Цитировать
8 апреля 2010

Суши – традиционное японское блюдо из риса, морепродуктов и водорослей – может изменить геном населяющих человеческий кишечник микроорганизмов.

Как выяснили ученые из парижского Университета Пьера и Марии Кюри, японцы легко переваривают водоросли благодаря особым ферментам в их кишечнике.
В результате исследования выяснилось, что бактерии, вырабатывающие этот фермент, обладают тем же геном, что и бактерии, обитающие на водорослях, которые используют для приготовления суши
.
В организме жителей США, употребляющих суши в пищу куда реже, этого фермента не обнаружили.
Исследователи не считают это обстоятельство совпадением. Свои выводы и подробности исследования они опубликовали в журнале Nature.

Красные водоросли
Группа ученых, возглавляемая Яном-Хендриком Хехеманном из парижского Университета Пьера и Марии Кюри, занималась исследованием красных водорослей, известных как порфира. Один из съедобных видов порфиры - водоросль нори, традиционно используемая для приготовления суши.
Ученые выяснили, что живущая на поверхности этих растений бактерия Zobellia galactanivorans вырабатывает особый фермент - "порфираназ". Он разрушает плотные стенки клеток водорослей, обеспечивая бактерии питание.
Между тем, другая исследовательская группа – под руководством Мирьям Чижек - изучила сотни баз данных, чтобы выяснить, где еще можно найти этот необычный фермент. В итоге он был обнаружен у 13 японцев.
"Этот ген был обнаружен у пяти из 13 человек. У остальных были найдены похожие гены, отвечающие за расщепление стенок клеток водорослей, - сообщила она. - А когда мы просмотрели [генное] исследование микрофлоры кишечника группы американцев, мы поняли, что ни у кого из них этот ген не был найден".
Чижек объяснила, что вероятнее всего бактерия попадает в пищеварительный тракт человека вместе с суши. Дело в том, что при приготовлении блюда водоросли не проходит термическую обработку.
По мнению исследователя, эти гены весьма полезны для человека, поскольку позволяют получать питательные вещества из продукта, расщепить который без участия фермента порфираназ просто невозможно.
По мнению ученых, эти открытия свидетельствуют о том, что пища и способ ее приготовления, вероятно, влияют на флору кишечника.
Профессор Джон Сонненбург, микробиолог из Стэнфордского университета в Калифорнии, написал статью в ответ на публикацию в журнале Nature.
Он отметил, насколько важна приспосабливаемость микрофлоры кишечника к изменениям окружающей среды и диеты человека.
"Путешествия по всему миру и международная торговля открывают доступ к кухням всего мира и, возможно, к микробам, таящим новые гены", - добавил он.

ArefievPV

Составлена самая подробная карта экспрессии генов в эмбрионе дрозофилы
http://elementy.ru/novosti_nauki/433129/Sostavlena_samaya_podrobnaya_karta_ekspressii_genov_v_embrione_drozofily

Секвенирование РНК из тысяч индивидуальных клеток позволило германским биологам составить самую детальную на сегодняшний день карту экспрессии генов в эмбрионе дрозофилы на стадии начала гаструляции. Карта довольно точно отражает экспрессию 6–8 тысяч генов в каждой клетке эмбриона. Она позволяет решать разнообразные исследовательские задачи: обнаруживать неизвестные ранее регуляторы развития, анализировать общие закономерности трехмерной организации эмбриона и эволюции онтогенеза. Работа представляет собой важный шаг на пути к решению главной задачи биологии развития — полному и исчерпывающему пониманию того, как генотип воплощается в фенотипе.

ArefievPV

Ископаемые птицы-великаны оказались родственниками
https://www.nkj.ru/news/32382/
Вымершие нелетающие гиганты оказались родичами друг другу, но не современным нелетающим пернатым.


Фороракос, реконструкция. (Фото: Gregor Seidlhofer / Flickr.com.)

Ископаемые дроморнитиды, гасторнитиды и фороракосовые – одни из самых диковинных птиц, когда-либо живших на земле. Это были гиганты высотой больше человеческого роста, фактически, самые крупные из всех современных и ископаемых птиц.

Гасторнитиды обитали в Евразии и Северной Америке между 56 и 45 млн лет назад. Они не умели летать и, как обычно бывает в подобных случаях, крылья у них всю жизнь оставались недоразвитыми и отсутствовал киль – вырост грудины, к которому у летающих пернатых крепятся сильно развитые грудные мышцы. В высоту гасторнитиды достигали 2-х метров и имели громоздкий, необыкновенных размеров клюв.

Другие нелетающие гигантские птицы – дроморнитиды – жили между 25 млн и 30 000 тыс. лет назад. То были австралийские эндемики, иными словами, встречались исключительно на территории Австралии. Видимо, их ещё застали здесь первые люди, потому что в легендах австралийских аборигенов присутствует образ гигантской птицы. Облик дроморнитид был весьма внушительным – достаточно сказать, что один из видов известен под названием «демоническая утка рока». Птицы могли достигать в высоту 3-х метров и весить, по некоторым данным, около 650 кг. Они были похожи на гигантских страусов эму, но, что характерно, вместо когтистых птичьих лап у них было нечто вроде копытцев.

Наконец, фороракосовые птицы обитали в Южной Америке 62–1,8 млн лет назад (хотя есть сведения, что они могли застать чуть ли не заселение Америки первыми людьми, которое случилось около 15–20 тыс. лет назад). Их рост тоже достигал трех метров, и другое свое название – «птицы ужаса» – они, пожалуй, оправдывают в большей степени, чем обе предыдущие группы.

Хотя ранее предполагали, что гасторнитиды и дроморнитиды были хищниками (в одном из выпусков передачи BBC «Прогулки с чудовищами» даже показали, как гасторнитида поедает предка лошади), сейчас уже считается, что обе группы были растительноядными. А вот фороракосовые птицы были как раз плотоядными. С учетом их размеров совсем неудивительно, что все время, пока они жили в Южной Америке, они были здесь самыми крупными альфа-хищниками Южной Америки (то есть такими, которые занимали самое верхнее положение в пищевой цепи).

Но в каких родственных отношениях состоят ископаемые нелетающие птицы с разных континентов друг с другом? И как они связаны с современными нелетающими птицами? На этот вопрос попытались ответить исследователи из австралийского Университета Флиндерса вместе с аргентинскими коллегами.

Современные нелетающие пернатые – страусы, киви, нанду и т. д. – относятся к древней группе бескилевых птиц, к ним же относятся и некоторые вымершие, такие, как моа и эпиорнис. Бескилевые произошли от одного предка с летающими птицами. Однако, как говорится в статье в Royal Society Open Science, гасторнитиды и дроморнитиды, хотя и приходятся друг другу родственниками, при этом не относятся к бескилевым. Они возникли в эволюции отдельно, и все характерные признаки нелетающих птиц у них появились независимо от других (такое независимое появление одинаковых признаков у групп разного происхождения ещё называют конвергенцией).

Но у гасторнитид и дроморнитиды все же есть свои родственники, и родственники эти – современные гусеобразные и курообразные, которые произошли от одной, некогда единой ветви. К той же ветви принадлежит ископаемая птица вегавис, жившая в Антарктиде около 70–66 млн лет назад. Вегавис была небольшой (весом 2 кг) и летала. В целом гасторнитид и дроморнитид можно с натяжкой назвать «мегакурами»; сами исследователи полагают, что все четыре ветви куроподобных возникли в позднем меловом периоде на суперконтиненте Гондвана, который потом раскололся на Антарктиду, Австралию и другие современные территории.

Южноамериканские фороракосы тоже ближе куроподобным, чем бескилевым, но все-таки их ветвь оказалась более независимой. То есть у них эволюционные адаптации к нелетающему образу жизни опять-таки возникли отдельно от остальных нелетающих птиц. О том, что фороракосы представляют собой особую ветвь, говорит и их принципиально иной рацион. В целом многие птицы из разных групп сумели в ходе эволюции стать очень большими и отказаться от полета, но вот в рационе пернатые всегда стараются придерживаться «традиций предков». И если бы древние бескилевые решили бы в свое время перейти на мясное меню, нынешние страусы могли бы составить конкуренцию некоторым африканским хищникам.

Nur 1

в одной популярной книжке читал даже, что одного из представителей дроморнитид - буллокорниса...назвали "саблезубой уткой"...по моему, это персонаж или из мультфильма...или из какой-то блюзовой композиции...не суть важно...читал, что, вероятно, по аналогии с этим, американцы называют буллокорниса "Demon Duck of Doom"...