Политика и секс в мире шимпанзе

Автор b-graf, ноября 20, 2006, 11:26:19

« назад - далее »

b-graf

О. Севастьянов Древнее человечества // Знание – сила – 1991 - № 3 – с.42 - 47

Сначала мне хотелось бы рассказать об одной из самых любопытных работ этологов: нидерландцы Франс де Ваал и его коллеги в течение длительного вре-мени наблюдали за колонией шимпанзе с вышки в Арнхемском зоопарке и, в частности, убедились, что истоки нашей рациональности, возможно, лежат не столько в манипулировании орудиями и предметами, сколько в политике, кото-рая так же стара, как и человечество. И даже древнее его.

                                                                1

Политическое животное.
                    Аристотель

«Когда Аристотель назвал человека политическим животным, он не подозре-вал, насколько он близок к истине. Наша политическая деятельность, по-видимо-му, является той частью эволюционного наследия, которое мы разделяем с наши-ми ближайшими сородичами. Если бы мне сказали нечто подобное до того, как ачал работать в Арнхеме, то я отверг идею как слишком изящную Однако моя работа там научила меня: корни политики древнее человечества», - признается де Ваал.
Мы, к сожалению, до сих пор продолжаем считать эту идею всего лишь как «изящную аналогию». Далеко ходить за доказательствами не надо. В 1988 году в издательстве «Мир» вышел перевод книги Дэвида Мак-Фарленда «Поведение животных. Психобиология, этология и эволюция». Если раскрыть эту книгу там, где речь идет о сознании животных, то на одной из страниц после слов автора «социальная и политическая жизнь некоторых приматов» следует при-мечание переводчика: «Мы полагаем, что в данном случае не лишенный юмора автор имеет в виду человека». Понятно, что самолюбование — пусть даже смяг-ченное долей иронии — у нас очень раз-вито, но всегда ли стоит перебивать ученого, нетерпеливо вставляя: «речь идет, конечно же, о нас»?
О каком же «политическом животном» идет речь в повествовании Франса де Ваала? О человеке? Нет, ибо книга называется «Политика у шимпанзе. Власть и секс среди обезьян».
Итак, колония шимпанзе Арнхемского зоопарка. Четыре самца, тринадцать самок и пять детенышей. Первоначально в стаде царит матриархат, коллективом заправляет старая самка Мама. Когда зимой в обезьяннике появляются самцы Ероен, Луит и Никки, то «дедовщина» представителей слабого пола оказыва-ется настолько сильной, что приматологи вынуждены на какой-то срок удалить лидера амазонок Маму и ее соратницу Гориллу. Вернувшись в обезьянник, Ма-ма и Горилла обнаруживают у кормила власти новое руководство в лице Ероена.
Весной животных выпускают в про-сторный загон. Именно здесь летом 1976 года и разворачиваются события, не уступающие по своей динамике самому ^захватывающему детективу. События, отражающие первый этап борьбы за власть. Этот этап начинается с того, в поведении Луита, занимающего второе место в иерархии самцов, появляются демонстрации агрессии, направленные против Ероена. Параллельно этому Луит начинает преследовать самок, поддерживающих контакт с лидером. (Доминирование альфа-самца у шимпанзе основано не только на его физической 'но и на силе его связей со своими вассалами, поэтому «политическая изоляция» вождя достигается комплексными мерами, в том числе и ликвидацией «опоры на массы».) Последовательно проводя политику изоляции Ероена, Луит получает неожиданную поддержку со стороны Никки, который преследует свои собственные цели (как и Ероен до него, Никки стремится добиться доминирова-ния над слабым полом). «Что касается Никки,— пишет де Ваал,— то выгода, ко-торую извлекал Луит из постоянных нападений Никки на самок, возможно, была побочным продуктом. Вероятно, путь Луита к власти облегчался само-стоятельной борьбой Никки против самок».
Другими словами, преследуя каждый свою цель, Луит и Никки силой обстоя-тельств становятся союзниками. Такой параллелизм интересов, приводящий к взаимной поддержке, де Ваал называет «открытой коалицией». В данный момент Луит заинтересован в поддержке Никки и не подозревает, что это сотрудничество позже обернется против самого Луита, что коалиция с Никки окажется бомбой со взведенным часовым механизмом.
Пока же политика изоляции, подры-вающая единство лидера и самок, по-степенно приносит свои плоды — Ероен все чаще ищет спасения среди своих подданных, и тем не менее к осени время его пребывания в женском обществе заметно сокращается. Чтобы завоевать «массы» на свою сторону, Луит кроме «политики кнута» использует и «политику пряника», пробует наладить добрые отно-шения с «народом»; обыскивает самок — груминг способствует установлению по-ложительных эмоциональных связей — и играет с их детенышами. Власть явно ускользает в руки инсургентов. У Ероена начинаются истерики, подобные тем, которые случаются у детеныша, когда мать перестает кормить его грудью.
    Наконец   свершилось,— приветствуя Луита, бывший лидер, пригибаясь к землe, принимает позу подчинения. Став альфа-самцом, Луит превращается в завзятого «популиста», переходит к стратегии «добрых дел», к политике^ консолидации сообщества. Если раньше, принимая участие в конфликте двух строн, он выступал на стороне проигрывающего в 50 процентах случаев, то с приходом к власти Луит демонстрирует высокие моральные принципы отнюдь не на слу-чайном уровне: участие в схватке на стороне проигрывающего возрастает до 87 процентов случаев. Дело в том, что в естественной среде в компетенцию альфа-самца входит поддержание право-порядка и предотвращение конфликтов: «... контролирующая роль вожака — не столько привилегия, сколько обязан-ность, его позиция зависит от того, насколько успешно он с ней справля-ется,— замечает де Ваал.— Если смот-реть на падение Ероена с этой точки зрения, то оно объясняется его неспо-собностью оказать эффективное противо-действие агрессии Луита и Никки против других».
Пока Луит укреплял свое влияние в массах, произошли некоторые изменения в расстановке сил внутри мужского тре-угольника (четвертый самец, подросток Дэнди, практически не оказывал ни-какого влияния на большую политику). Утвердив свою власть над самками Никки вплотную занялся поверженным Ероеном. Персональное над свергнутым экс-лидером былодостигнуто Никки на удивление легко и уже в октябре, находясь вблизи Никки, Ероен принимал позу подчинения. Можно думать, что основной причиной такого безразличия к своему статусу было общее состояние Ероена, его подавленность проигранной борьбой.
Тем не менее де Ваал пишет: «Воз-можно, в 1976 году Ероен не желал иметь никаких проблем с Никки из стратеги-ческих  соображений.  Соперничество между Луитом и Никки возрастало с каждым днем и сопротивление послед-нему могло в какой-то мере сыграть на руку Луиту. Возможно, Ероен почувство-вал, что из нарастающей напряженности в отношениях между Луитом и Никки можно извлечь выгоду и что эта ситуа-ция имела бы дальнейшее развитие, если бы Никки получил ранг второй особи в иерархии. Не знаю, способны ли шим-панзе к подобным расчетам, но факт остается фактом: позже Ероен выиграл многое от конфронтации между Луитом и Никки. Подчинившись Никки, Ероен по-низил свой статус, но тем самым он занял ключевую позицию в треуголь-нике».
Соперничество между Луитом и Никки нарастало. Времена меняются, и бывшие союзники становятся врагами. Следуя классической рекомендации «разделяй и властвуй», Луит вбивает клинья теперь уже между самками и Никки, препятству-ет образованию альянса. Необходимо также восстановить контакт с повержен-ным врагом, Ероеном, предотвратив тем самым возможность коалиции между ним и дышащим в затылок «вторым челове-ком» сообщества. «К концу зимы Луит преуспел в создании условий, при кото-рых он имел больше контактов с Ерое-ном, нежели Никки,— сообщает нам Нестор арнхемской колонии.— Но оста-вался еще один фактор, не доступный его контролю, фактор, от которого зави-села стабильность его положения,— от-ношение к нему Ероена».
Что же предпримет Ероен? После своего свержения он столкнулся с выбо-ром: с одной стороны, возможность коа-лиции с более сильной «партией», Луи-том, а с другой — перспектива союза с более слабой, с Никки. «При домини-ровании Луита влияние Ероена ограни-чено, Луит не слишком нуждается в его поддержке. В лучшем случае ему нужна нейтральность Ероена,— пишет де Ва-ал.— Выбрав Никки, Ероен заставил по-чувствовать свою необходимость, соот-ветственно выросло и его влияние».
Ничто не вечно под луной. К апрелю 1978 года лидером колонии становится Никки. Так завершается вторая фаза политической драмы. Что же происходит дальше? А дальше возникло любопытное разделение власти. Хотя самки и приветствовали Никки позами подчинения, но в отношении «масс» к новому вождю в основном доминировал страх (память о террористической политике вождя на первом этапе переворота?). В этом отно-шении не было старого доброго почита-ния, которое самки когда-то испытывали к «справедливому» Ероену. На новой стадии политических преобразований по-рядок среди самок поддерживает не новый формальный вожак, Никки,— это продолжает делать все тот же Ероен! Он и пользуется у дам авторитетом защитника. В 1978—1979 годах Ероен поддерживал проигрывающую в стычке сторону в 82 процентах конфликтов, тогда как лидер Никки только в 22 про-центах. И вот вам результат: самки и детеныши приветствовали Ероена де-монстрацией поз подчинения в три раза чаще, чем Никки (и в пять раз чаще, чем Луита). Налицо «коалиционное правительство». Положение для Никки не из легких. «Важное отличие лидерства Никки от предыдущего управления за-ключалось в том,— признает де Ваал,— что^^Никки стоял на плечах союзника, Обладающего  значительными   амби-циями».
Однако прервем наше повествование о бесконечных интригах и дворцовых переворотах, иначе оно грозит перерасти в песенку о попе и его собаке.
«Если определять политику широко, как социальное маневрирование для получения и сохранения влиятельных позиций, то тогда в политику вовлечен каждый. Помимо центрального и местно-го правительств, мы сталкиваемся с этим феноменом в нашей семье, в школе, на работе и собраниях. Ежедневно мы сами создаем конфликты или оказываемся вовлеченными в конфликты, вызываемые другими. У нас есть сторонники и про-тивники, мы накапливаем полезные свя-зи. Однако такая повседневная погру-женность в политику не всегда нами признается, поскольку люди искусны в сокрытии своих истинных намерений,— говорит автор книги.—... Это не упрек, ибо в конечном счете в эту игру играют все. Я бы даже сказал, что в боль-шинстве случаев мы не осознаем, что ведем игру и скрываем свои мотивы не только от других, но также и от самих себя, недооценивая влияния этих мотивов на наше собственное поведение. Шим-панзе, напротив, совершенно откровенны в своих «низменных» мотивах. Их за-интересованность во власти не больше человеческой, просто она более оче-видна».

                                                         2

Разумное животное.
               Р. Мерль

Однажды Людвиг Витгенштейн ска-зал: о поведении, определяемом каки-ми-то правилами, мы можем сказать лишь то, что знающий правила человек понимает, когда он действует правильно, а когда — нет. И хотя он может и не уметь четко сформулировать для себя эти правила, тем не менее понимает, что значит совершить ошибку. «Если согласиться с этой формулировкой,— писал около тридцати лет назад психолог Джордж А. Миллер,— то возникает вопрос: а может ли и животное иметь знание о правильности выполняемых им действий?» Человекообразные обезь-яны — возможно, но только не крысы — таково было предсказание Миллера.
Эксперимент часто опровергает наши прогнозы. В начале семидесятых психо-лог Р. Бенинджер и его коллеги провели интересный опыт, в котором крыс обучали нажимать на один из четырех рычагов. Если при звучании зуммера животное занималось чисткой шерсти, то получишь подкрепление можно было, лишь нажав на «груминговый» рычаг. Если же звук раздавался в тот момент, когда животное делало пробежку, то ему необходимо было устремиться к «беговому» рычагу. Иначе подкрепления не следовало. И крысы научились нажимать на нужный рычаг в зависимости от того, каким видом активности они были заняты в момент звучания сигнала. Но ведь для того чтобы принять правильное решение — действо-вать по правилу,— крыса должна «вы-числить», что она делает в данное мгно-вение. Не выполнив этого условия,
животное будет действовать методом тыка. А поскольку оно действует правиль-но, значит, оно знает... Осознает?
Знание о правильности выполняемого действия... Осознание того, что организм на верном пути... Осознание... Осознание предполагает сознание. Сознание у жи-вотных? Нет, не может быть. Мы при-выкли к тому, что сознанием обладает только человек. Наивно, конечно, пред-полагать, что крысы погружены в языко-вую рефлексию, позволяющую им ста-вить вопрос о предназначении своего «я» и его противопоставленности внешнему миру. Однако не менее наивно, навер-ное, думать, что сознание существует только в развитой, языковой, свойствен-ной человеку форме и все то, что не соответствует ее критериям, должно вы-носиться вовсе за скобки сознания. Мы смотрим на окружающий нас мир через призму антропоцентризма, и то, что пер-вой формой сознания, выделенной психо-логами, оказалось человеческое, языко-вое, вполне объяснимо. Но не пора ли всерьез заняться и той деятельностью животного, которая предопределяется осознанием им ее результатов.
Чтобы не дразнить психологов и фило-софов, будем пореже употреблять термин «сознание». Он к тому же подразуме-вает сложное и многозначное понятие. Например, между выражениями «поте-рял сознание» и «какой же ты несозна-тельный» — большая разница, не правда ли? А ведь это лишь поверхностный слой данного понятия. В некотором, ограни-ченном смысле сознание — отношение к^ чему-то со знанием.
Практика общения с себе подобными приводит к тому, что организм начинает осознавать себя (чувствовать свое влия-ние), в реакциях других и через спо-собность контролировать их (и себя) осознает свою отдельность. То есть может создавать правила, определяющие свои реакции. Неважно, что он эти правила не осознает как правила. Вспомним Витгенштейна: организм знает, что зна-чит совершить ошибку.
В этом процессе самосознания еще нет ничего специфически человеческого, ведь оно не опосредовано присущим гомо сапиенсу языком. Когда-то К. Маркс писал о человеке, поскольку он «родится  без зеркала в руках и не фихтеанским философом,— «я семь я»,— то человек сначала смотрится как в зеркало в друго-го человека». Но не смотрится ли сначала и обезьяна в другую обезьяну?
В конце шестидесятых американский зоопсихолог Гордон Гэллап решил про-следить за тем, как ведут себя перед зеркалом наши волосатые сородичи. Ока-залось, что низшие обезьяны — макаки, павианы — реагируют на свое отражение так, как если бы перед ними была другая особь. Они принимают агрессивные позы, пытаются запугать «чужака». Шимпанзе и орангутаны, напротив, опознают себя в зеркале.
Вначале человекообразные обезьяны также принимают свое отображение за другое животное. Но постепенно — на четвертые или пятые сутки — они начи-нают обыскивать шерсть, глядя в зерка-ло. Чтобы разрешить свои сомнения, Гэллап решил провести такой опыт. Антропоида анестезировали и усыплен-ному животному окрашивали надбровные дуги и кончик уха, то есть те места, которые без зеркала увидеть нельзя. Для чистоты эксперимента использовалась краска, не имеющая запаха. Когда шимпанзе приходили в себя, то, находясь перед зеркалом, проявляли неподдельный интерес к окрашенным местам. Трогали брови и кончики ушей, нюхали пальцы...
Конечно, рискованно считать, что если животное узнает себя в зеркале, то это доказывает наличие у него сознания. Необъяснимо пока, почему не узнают себя гориллы. Они также относятся к человекообразным обезьянам, и их «несознательное» обращение с зеркалом смазывает границы в уровне умственной деятельности между высшими и низшими приматами. Но эта граница «наруша-ется» и снизу. Так, известно, что и мака-ки, и павианы способны к тактическому обману. Например, преследуемая особь часто пускается на хитрость — принима-ет тревожную позу, которая, как правило, сигнализирует о замеченной опасности. И хотя поблизости нет никакой опас-ности, такой прием срабатывает: разъ-яренный преследователь забывает про свою жертву. Это ли не пример способ-ности контролировать свои реакции и ответы партнера? Так что дело, скорее всего, не в отсутствии сознания, а в спе-цифике его проявлений.
В опытах Гэллапа трое из шестерых испытуемых шимпанзе выросли на свобо-де, в естественной среде обитания, а трое других родились в неволе и росли в усло-виях изоляции. Как раз последние-то и реагировали на свое отражение так,
как если бы перед ними находились другие животные, и не исследовали пятен краски. По-видимому, не только человек, но и шимпанзе «родится без зеркала в руках и не фихтеанским философом»...
Изучая психику животных, мы — в оте-чественной науке — долгое время до-пускали у них только павловские услов-ные рефлексы. После «оттепели» конца пятидесятых — начала    шестидесятых сделали    послабление — «разрешили» элементарную рассудочную деятельность. Но «рефлекс» и «рассудок» не соот-носятся друг с другом как «низшие» и «высшие» стадии эволюции психики. Это два взаимодополняющих способа описания одного и того же феномена.
Если бы у Декарта была собака, заметил как-то А. Кестлер, то вряд ли бы он уподобил животное механизму, ли-шенному благодати рассудка. Думаю, что это замечание верно лишь отчасти. Логи-ческая связь между понятиями рефлекса у Декарта и Павлова давно известна, как известно и то, что у наших декартов собак было в избытке. Стало быть, дело не в самой собаке, но еще и в исследо-вателе, и в его методах. Наблюдения за тем, как собака выделяет через фисту-лу желудочный сок, или за тем, как шимпанзе, этот редкий гость наших лабораторий, пытается из клетки дотя-нуться до банана, давали не слишком много фактов в пользу сознательного поведения животных.
Родившаяся на Западе в тридцатых годах этология, следуя ориентирам от-цов-основателей, пошла по пути изучения их поведения в естественной среде обита-ния. В природных условиях интеллек-туальные способности проявляются в наиболее естественной для себя форме.
Особенность, видоспецифичность ин-теллекта животного мы сможем объяс-нить, лишь учитывая его экологию. Конечно, в природе шимпанзе не поль-зуются зеркалами. Да и не для этого же в ходе эволюции развилась способность узнавать себя. (В сегодняшней биологии попытки объявить любой признак не-посредственно служащим выживанию по-лучили название адаптационизма. Глав-ный его грех в том, что он готов провозгласить приспособительным все, даже «не востребованные» эволюцией приобре-тения, находящиеся пока на стадии пред-адаптаций.) Скорее всего, способность узнавать себя в зеркале оказалась по-бочным продуктом, независимо возник-шим при совпадении определенных об-щих условий и у нас, и у шимпанзе. Но откуда же взялся у шимпанзе столь высокий уровень сознания? Казалось бы, они бродят по тем же саваннам, что и гамадрилы, едят ту же самую пищу... Оказывается, эволюция разума опреде-ляется не только экологией саванн и джунглей, но и «экологией» искусствен-ной среды, «экологией» сообществ.
Относительная автономность метода позволила представителям этологии за-ложить первые камни в фундамент зда-ния, с высоты которого все яснее видны контуры теории сознания животных. В основании этой башни — работы Дж. ван Лавик-Гудолл, Дж. Телеки, Ю. Сугиямы, Т. Нишида и других. Я же рассказал о другом сооружении, воздвиг-нутом на этом концептуальном фунда-менте, о вышке в Арнхемском зоопарке, с которой нидерландский этолог Франс до Ваал и его коллеги наблюдали за колонией шимпанзе. О вышке, с которой человечество увидело достаточно, чтобы расстаться со многими антропоцентри-ческими иллюзиями.

                                                            3

Зверь торжествующий.
           Откровение И о а и на, XIII

«Хотя трудно представить, что стра-тегическое планирование происходит подсознательно, я бы хотел повторить, что допущение рациональности у шим-панзе не обязательно предполагает на-личие у них сознания,— пишет де Ва-ал.— Вместе с тем я бы добавил, что не хотел бы исключать и возможности его существования». Читая эти строки, не-возможно не подумать: ну можно ли не стать политиком, наблюдая за интригами хитроумного Ероена. Видно, и нам, ува-жаемый читатель, придется выжидать до тех пор, пока сторонники антропоцентри-ческого, языкового толкования сознания остаются в науке «сильной партией». Но. в заключение — еще эпизод.
Смутное время между первой и второй фазами арнхемской политической драмы. Вожак Луит с помощью самок загоняет своего конкурента Никки на дерево. Как раз в тот момент, когда Луит сидит на земле, повернувшись к своему противни-ку спиной, сидящий на дереве Никки начинает пронзительно кричать. Услы-шав крики, Луит обнажает в гримасе зубы (у шимпанзе оскал — признак не-уверенности), но мгновение спустя... при-крывает рот рукой и пальцами сводит губы вместе! «Я не мог поверить своим глазам и быстро навел резкость своего бинокля,— вспоминает де Ваал.— Я уви-дел, как на его лице вновь появился нервный оскал и как он вновь соединил свои губы пальцами. В третий раз ему наконец удалось стереть гримасу, и толь-ко после этого он повернулся лицом к своему врагу».
Да, позиции антропоцентризма пока еще сильны. И все же... И все же сегодня хорошо видно и без бинокля: секрет уверенности антропоцентризма — в не-зыблемости этих позиций, в пальцах, плотно сжимающих губы.

b-graf

Опробовал новый компьютер - за 10 лет прогресс техники очевиден: распознает "влет", старым привычным ПО, причем; теперь затраты времени собственно на распознавание можно не учитывать (да и сканирует вроде быстрее). Давно хотел поместить, неоднократно упоминал разные сведения из этого популярного дайджеста (только вот путал - не гориллы, а шимпанзе, конечно :-)).

Nestor notabilis

Спасибо, Би-Граф!
Шикарная книга!  :)  Я не читал еще такой :-)

Imperor

ЦитироватьКогда Аристотель назвал человека политическим животным, он не подозре-вал, насколько он близок к истине.
В смысле, не подозревал? Как раз очень даже подозревал. Потому и назвал. Аристотель ведь был далеко не дурак.
А его пример энтелехии глаза вообще, имхо, лучший из примеров эмерджентного свойства.

DNAoidea

"Когда Аристотель назвал человека политическим животным, он не подозре-вал, насколько он близок к истине."
Мне показалось, что древние греки и римляне не были такими обезьяноненавистниками как христиане. Вот цитата из Апулея ("Золой осёл"):
"Клянусь Зевсом, - сказала она, - я любила не тебя, а осла  твоего,  и  с
ним, а не с тобой проводила ночи; я думала, что ты сумел спасти и  сохранить
единственно приятный для меня и великий признак осла. А ты  пришел  ко  мне,
превратясь из этого прекрасного и полезного существа в обезьяну!"